Плюшечка моя…

… Мы познакомились с ней в электричке. Её, как и меня, везли в деревню «навсёлето». Нам было лет по пять, кажется. Она была таким испуганным «воробушком» и фамилии у нас были одинаковые - Воробьевы, потому что мы из одной деревни. Вернее, я - точно, а Олька - по отчиму, то бишь, не совсем «родная». Наверное, поэтому она испуганно глазела по сторонам и не особо хотела в эту деревню чужую. А может, и деда боялась. Её дед Анисим был строгим, как и все деды-староверы. У него была какая-то клюка, кепка и густая борода – классика жанра. А ещё один глаз у него был прикрыт. Я его тоже боялась. Но в этот раз он достал какие-то карамельки и дал нам с Олькой.

Я не помню, что было дальше, только кусочками, самыми счастливыми кусочками из моего детства, как солнечными пятнышками на обоях, когда просыпаешься летним утром, счастливым летним утром. В деревне оно начиналось для меня так – я выбегала к олькиному дому и свистела в свистульку, сделанную наспех из акации у её дома. Или она, если просыпалась раньше. И мы шли по нашим «делам». У неё была повинность – она пасла гусей, а у нас хозяйства не было. Меня не напрягали особо, я занималась сбором ягод для варенья и собирала колорадских жуков с картошки. Поэтому иногда мы пасли гусей вместе. На окопе. Это такое место, где копали песок и глину, когда ещё мазали дома смесью соломы и глины. А сейчас там был небольшой пляжик. Мы там купались и проверяли секретики - у нас было несколько гнёзд на примете и мы следили за птенцами. Ещё у нас были котята и мы их выкормили (наверное, кто-то недотопил). Мы придумывали себе воображаемые игры и строили домики в пшенице.

В деревне всем дают клички, (ну а как без этого?), если мы с ней, например, обе Оли Воробьевы, как различать? Моей Ольке родня придумала прозвище в первый же день. Маленькую москвичку посадили за стол по приезду, где её разглядывали многочисленные незнакомые братья и сестры. В тот день, кажется, на столе были блины, Олька стеснялась есть и зачем-то ляпнула в тишине – «а я плюшки люблю»! Вечером, когда полдеревни собралось «на травке», - месте, где мы обычно играли, её кроме как «плюшка» никто не звал. И я её помню такой. Она не была полной и не плюхалась никуда, но прозвище прилипло. Когда я её видела в последний раз, она выросла в красивую девушку.

Мне её не хватало зимой, но письма мы писали редко друг другу. Мы были такие «летние» подружки. Но от этого не переставали быть близкими. Мне казалось, что она - моё второе «я». Помню один день – я приехала в деревню и вприпрыжку бежала к дому, спрашивая у всех: «А Олька приехала?».

- Плюшка-то? Да, уже неделю тут!, - сообщили соседи. Я на ходу сорвала акацию, сделала свистульку и побежала к Ольке, оставив свой маленький рюкзачок на крыльце. Но потом устала свистеть и закричала: «ООООляаааа, я приехала!». Мы убежали на наш окоп, она за неделю уже разведала много всего и спешила мне показать. Мы остановились посреди поля и она сказала: «А я волшебница!» (только я ей верила, потому что в нашем детстве с ней было много волшебства, а дома её, кажется, лупили за враньё).

- Хочешь я для тебя что-нибудь сделаю волшебное? - предложила она.

– Да, хочу, - сказала я.

А поскольку было начало лета, я была в деревне и была абсолютно счастлива, мне ничего не надо было, и я сказала: «Хочу дождь!». Она говорит: «Только закрой глаза и верь мне!». Я закрыла глаза и почувствовала крупные тёплые капли на плечах, голове, вытянутых ладошках. Это было чудо! Я открыла глаза и вернулась в жаркий июньский день без облачка. Мы побежали дальше - впереди нас ждало лето!

Я не знаю, стали бы мы подругами в нашей взрослой жизни. Но она осталась там, в детстве, моя плюшечка, там, где дружат вза-хлёб, до чуда! Мы потом приезжали не каждое лето и ненадолго. Реже друг друга вспоминали. Но в одну зиму я затосковала по ней, мне снились её бабки и дед Анисим, просили сходить в церковь. В мае я узнала, что она разбилась на машине. Дверь в детство закрылась, а с ней закончились и чудеса.

Каждую Пасху я пеку плюшки…